Она сделала фарги знак привести ей плащ и уже завернулась в его теплоту, когда всех уцелевших устозоу доставили к ней.
– Это все? – спросила она.
– Наши воины были очень злы, – сказала Сталлаи. – Раз начав убивать, им было очень трудно остановиться.
– Это я знаю по себе. А взрослые – все мертвые?
– Да, все. Этого малыша я нашла под шкурой и принесла сюда. – Она взяла его за длинные волосы и тряхнула так, что ребенок закричал от боли. – А этого нашла в другом месте, – и она указала на месячного младенца, которого вытащили из рук мертвой матери.
Вайнти с отвращением смотрела, как Сталлан подносит к ней безволосое существо. Той уже приходилось касаться самых отталкивающих животных, но мысль о том, чтобы сделать это самой, вызвала у Вайнти отвращение. Однако она была Эйстаи и должна была уметь делать все, что могут делать другие граждане. Она медленно вытянула обе руки и взяла извивающееся существо. Оно было теплым, теплее чем плащ, почти горячим. На мгновение ее отвращение ослабло, когда она почувствовада приятное тепло. Когда она возвращала младенца обратно, тот открыл красный беззубый рот, захныкал и облил руку Вайнти горячей жидкостью. Прежнее удовольствие от тепла исчезло, сменившись волной отвращения.
Это было уже слишком, и она изо всей силы ударила существо о ближайший валун. Потом быстро направилась к воде, чтобы обмыться, а оттуда обратилась к Сталлан.
– Этого довольно. Передай остальным: пусть возвращаются к лодкам, но сначала убедятся, что живых нет.
– Это уже сделано, высочайшая. Все мертвы. Это конец.
– Конец? – Вайнти думала об этом, опуская свои руки в воду. Конец ли это? Вместо удовлетворения победой она все больше погружалась в мрак депрессии. Конец ли или начало?
Энги шла вдоль стены и прислонилась к ней, почувствовав тепло от светильника. Хотя солнце уже взошло, в городе еще сохранился ночной холод. Вокруг нее растения и животные Альпесака жили полной жизнью, но это было естественно, и она не обращала на них внимания. Под ее ногами шелестел покров сухих листьев, в которых копошились жуки и другие насекомые. Все вокруг двигалось в предвкушении наступающего дня. Высоко вверху солнце уже сверкало на листьях деревьев и многих других растений, составляющих этот живой город.
Для Энги это все было так естественно, как воздух, которым она дышала, и богатство переплетенных и зависящих друг от друга жизненных форм. Порой она думала об этом, но сегодня, после того, что она услышала, это было трудно. Хвастаться убийством другого вида! Она долго разговаривала с этими наивными хвастунами, объясняя им смысл жизни и стараясь показать ужас преступления, которое они совершили. Жизнь уравновешивала смерть, как море уравновешивало небо. Если они начинают убивать жизнь – они убивают себя.
Ее внимание привлекла одна из фарги, смущенная ее статусом и не знающая, как к ней обратиться. Молодая фарги знала, что Энги была одной из высочайших, однако запястья ее сейчас были скованы, как у самых низших. Не находя слов, она решила коснуться Энги, чтобы привлечь ее внимание.
– Эйстаи хочет, чтобы ты пришла к ней сейчас, – сказала фарги.
Когда появилась Энги, Вайнти сидела на своем месте, сделанном из живого ствола городского дерева. На стволе перед ней сидели запоминальники, и один из них с усиками над высохшими глазами упирался им в складку кожи угункшаа – диктора-демонстратора. Угункшаа что-то говорил, а его органические молекулярные линзы мерцали, показывая черно-белые картины жизни ийлан, которые передавали ему запоминальники. Вайнти молча слушала угункшаа, когда появилась Энги, и подняла со стола каменный наконечник копья, лежавший рядом.
– Подойди, – приказала она, и Энги повиновалась. Вайнти сжала каменное лезвие в руке и подняла его. Энги не дрогнула и не отступила, и тогда Вайнти схватила ее за руку.
– Ты не боишься, – сказала она, – даже видя, как остер этот кусок камня? Он ничуть не хуже наших струн-ножей.
Она взмахнула им, и связанные руки Энги стали свободны.
Энги осторожно потерла кожу в тех местах, где началось раздражение от оков.
– Ты освобождаешь всех нас? – спросила она.
– Не будь такой жадной. Только тебя, ибо мне нужны твои знания.
– Я не буду помогать тебе убивать.
– В этом нет необходимости. Убийства закончились. – В данный момент Вайнти сама думала так, хотя знала больше, чем говорила вслух. Если она говорила что-то, то полностью высказывала все свои мысли. Для нее не только невозможно было сказать ложь, само это понятие было ей совершенно чуждо.
Трудно лгать, когда каждое движение тела выдает правду. Для ийлан единственным способом сохранить свои мысли в тайне было не говорить вообще. Вайнти была энатоком такого рода тактики и применяла ее сейчас, поскольку нуждалась в помощи Энги.
– У нас появилось время для изучения. Можешь ты изучить их язык?
– Ты же знаешь, чем я занималась с Ийлеспей. Я была ее первой ученицей.
– Первой и лучшей. Пока гниль не испортила твой мозг. Как я помню, ты делала множество глупостей: следила за способами общения молодежи и даже прислушивалась к самцам. Это всегда ставило меня в тупик: ну чему можно научиться от этих глупых животных?
– У них были способы переговариваться друг с другом на расстоянии, способы по-разному смотреть на вещи...
– Я говорю не об этом. Меня интересует, зачем было учиться этому. Какая разница, как говорят между собой другие?
– Это очень важно. У нас есть язык, и забывая это, мы становимся не лучше животных. Мысли вроде этой и привели меня к великой Угунепансе и ее учению.